Д.Пещикова― Тут «Новая газета» пишет об еще одной интересной истории, о том, как РПЦ пытается получить здание НИИ в центре Москвы, чтобы построить на его месте, конечно же, церковь. Знаете вы об этом, наверное? Что-то слышали?
А.Кураев― Насколько я понимаю, речь идет об Алексеевском монастыре. Напомню, настоятельницей этого монастыря является игуменья Ксения Чернега, она же руководитель Юридической службы патриарха. Когда-то это был просто приходской храм, где служил замечательный московский священник и проповедник отец Артемий Владимиров. Сейчас он там никто и звать его никак на фоне новой игуменьи и ее порядков. В данном случае, как я понимаю, речь идет о здании, которое было построено просто на фундаменте монастырского когда-то корпуса. Корпус был снесен, и само здание…
Д.Пещикова― Но там сохранилась небольшая часть стены, совсем маленькая, и фундамент, да.
А.Кураев― Ну да. Сложная ситуация. Ученые говорят, что аппаратуру тяжело будет перевозить куда бы то ни было. Я просто плохо представляю себе местную географию, в какой степени необходим этот корпус, и такой ли уж там наплыв насельниц и так далее. Это не очень понятно. И это - самое важное.
Вот, скажем, Херсонес. Там тоже когда-то был монастырь. Когда? Да, собственно, самый конец XIX века и до революции в начале XX-го. Там не было никакой древней монашеской традиции. Но вдруг вспомнили в 1880 году «Ой, кажется, где-то здесь крестилась Русь», то решили впервые за всю историю России решили праздновать 900-летие крещения Руси (1888). И по этому поводу решил основать там монастырь. Монастырь поставили прямо на раскопках, на древних археологических руинах. Монастырь, естественно, революцию не очень пережил. В начале нашего тысячелетия, в нулевых годах была попытка воссоздать монастырь в Херсонесе, один монах там был, кончилось полицейским скандалом с наркотиками, поэтому никакого монастыря ныне там просто нет. А есть обычный приходской храм.
И вот здесь всегда возникает вопрос. Понимаете, для того, чтобы монастырь нормально жил, нужна не кадастровая выписка, а нужна личность человека, к которому бы шли, который был бы таким светлячком. Как тот человек, с которым прощалась наша церковь на минувшей неделе. Удивительный человек архимандрит Кирилл Павлов, духовник всея Руси. Вот такой человек мог бы жить просто где угодно – хоть в пустыни, хоть в каком-нибудь микрорайоне Новых Черемушек, а к нему бы люди шли, чтобы просто, видеть его глаза, прикасаться к его руке и утешаться той атмосферой мира, которая от его души исходила.
Вы знаете, когда я был семинаристом, мы к отцу Кириллу ходили по вечерам, особенно в дни Великого Поста, и он читал нам страшную книгу. Эта книга называется Библия, Ветхий Завет. Он его прочитывал вслух за время Великого Поста. А почему страшную? Потому что это, в основном, книги исторические и очень неудобные – кто кого убил, кого вырезали и так далее. И, конечно, наше юношеское неофитское сердце с этим трудом соглашалось. Но когда видишь, что этот текст читает человек, который сам - синоним слова «любовь», становилось понятно: значит, возможно, другое переживание этих текстов и этих событий, и нам надо дорасти до этого понимания.
Вот такой человек может вокруг себя собирать людей, для него можно заранее скупить целый микрорайон вокруг - и будет вокруг него новая Лавра, Новый Афон. А когда речь идет просто о бюрократах типа монахини Ксении, то много ли девочек пожелает вот пойти туда, что стать такими же целожизненными бумагоносителями по патриархийным канцеляриям? И нужен ли для них новый корпус общежития такой ценой строить? То же самое – и про Херсонес, где монахов и близко нету.
Д.Пещикова― Просто вообще создается ощущение, что происходит какое-то самоутверждение, что ли, РПЦ. Вот, просто декларирование себя: «Мы есть, вот мы обозначаемся вот этой церковью, вот этим вот собором. То есть строим государство внутри государства со своим имуществом, соответственно, со своими какими-то зданиями».
А.Кураев― Известно, что каждый генерал готовится к прошлой войне. Такое ощущение, что и наши епископы готовятся к повторению советской истории. Такое ощущение, что, несмотря на все их уверения в показном оптимизме, что Святая Русь возродилась и всем даст по зубам, они живут в ожидании того, что вот-вот начнутся новые гонения, а гонения, опять же, обернутся тем, что у церкви будут отнимать недвижимость. Поэтому как можно больше недвижимости надо набрать.
Д.Пещикова― Чтобы хоть что-то осталось.
А.Кураев― Да, да. Вот, только так можно, честно говоря, это объяснить. Запастись не сознательно верующими и доверяющими им людьми, а недвижимостью. А уж тем более странно, что эти новые скандалы в Херсонесе или в Алексеевском монастыре происходят на фоне неокончившейся истории с Исаакиевским собором. Как, скажем, и крайне странно сегодняшнее заявление пресс-службы Патриархии о том, что Патриарх в ближайший четверг передаст Высокопетровскому монастырю Влахернскую икону Божьей матери, которая ныне хранится в запасниках кремлевских музеев.
Так поданное сообщение вновь выводит в топ больную тему «музей и церковь» – она тем самым, как бы, обостряется. А в данном случае на пустом месте, потому что данная икона давным-давно уже не в музее, а в Симоновом монастыре в действующем храме. И просто из одного действующего храма в другой по благословению Патриарха она будет перенесена в другой. Вот и всё. Но тогда в этом нет ничего сенсационного.
Д.Пещикова― А зачем тогда заострять внимание, если и так?..
А.Кураев― Это вопрос к профессионализму нашей патриаршей пресс-службы, к сожалению. Таких вопросов к ней много.
Д.Пещикова― Но это вопросы к РПЦ. А вопросы к властям у вас не возникают, почему так щедро поступают чиновники, те, кто отвечают за все те вопросы, спокойно передают здания, земли, даже там заповедные земли, дворцы?
А.Кураев―С одной стороны у них есть известный аргумент еще с 90-х годов, государство сбрасывает с себя социальную нагрузку: «Берите все эти заброшенные пионерские лагеря, детские сады и делайте с ними, что хотите, а нам налоги с этого платите». То есть тот объект, который ранее был для госбюджета убыточный, будет теперь прибыльным.
Не исключено, что в некоторых случаях, когда какие-то руинки под храмы передаются, эта логика имеет место. Но кроме того, конечно же, есть и какой-то политический расчет, что вот чем сильнее будет церковь, сильнее будет влияние ее на народ, тем сильнее она сможет поддержать власть в годину тяжкую очередных выборов или недовыборов.
Этот расчет по-моему, довольно-таки наивен, потому что события столетней давности показали, что голос настолько прикормленной церкви просто не учитывается людьми, у которых вдруг обозначились свои собственные интересы, отличные от интересов правящей верхушки.
***
Ситуация оказалась не вполне такой, как было описано в"Нового газете".
Мы дожили до того благодатного времени, когда церковный праздник Христова Рождества стал государственным. Это значит, что 1 января – всего лишь начало очередного финансового года. Обаяние семейного праздника советских времен, не отягощенного материалистической идеологией, уходит, исчезает, растворяется в таинственном свете Рождественской ночи. Люди, мало-мальски причастные к Православию, стараются в завершение поста не повредить собственной душе невоздержанием, не рассеяться, не потерять духовную радость накануне Сочельника и Рождества Христова... Вот почему светское новогоднее веселье требует от воцерковленных людей мудрости и собранности. Важно и приветливость сохранить, и на поздравления ответить с учтивостью, и соблюсти душу и тело в воздержании и чистоте, чтобы не огорчить Человеколюбца Христа. Но теми, кто остается за оградой Матери-Церкви, эта ночь воспринимается как «всешутейшая и всепьянейшая». Пусть только не обидятся на меня те тихие, интеллигентные горожане, которые сами страдают от ночной пальбы и бесчинных воплей уличной толпы. Ведь известно, что все обобщения весьма приблизительны. Однако нельзя не признать: многие только того и ждут, чтобы выпустить «джина из бутылки». Действительно, новогодняя ночь – абсолютная рекордсменка по числу несчастных случаев, насилий, травм, что является расплатой за нечестие и помрачение разума. Какой контраст между мажорным началом мирского празднества и его трагическим завершением! Подлинно, «без Бога не до порога»… Итак, поопасимся, друзья, от воздействия духов блуда и пьянства, привыкших собирать столь обильные урожаи на постсоветском пространстве в гражданские праздники! Мудрые люди говаривали в старину молодежи: «Смотрите, чтобы бес над вами не посмеялся». А потешается он над безвольными пьяницами и жалкими распутниками, лишающими себя и образа Божия, и человеческого облика. Пусть же демоны плачут по нам. Так бывает, когда мы блюдем христианское достоинство личности – целомудрие и меру во всем, бережем ясность ума и мир сердечный. И нам не будут страшны ни конец, ни начало финансового года, а Богомладенец Христос одарит нас Своей Царственной улыбкой, когда мы со страхом и трепетом приблизимся к заветной Вифлеемской пещере. И в заключение немного лирики… Ах, в эту ночь пальба и дым, Дрожат от криков стёкла. И страшно выходить за тын, Там мрачно всё и мокро. Советский шумный Новый год Справляют по старинке, Ушедшему – творит народ Весёлые поминки. Запрос один – на оливье И рыбные закуски; Прилавки голы в январе – Скупаем всё по-русски! Меж тем волхвы ещё в пути, А пастыри – на поле. Звезду нам, грешным, не найти – Нет жажды света боле. О, тайна чудна Рождества! От душ людских сокрыта… Спал Вифлеем, спит и Москва, И мы все у корыта… Но верю: тонкие лучи Развеют мрак кромешный… Прийти к Тебе нас научи И укажи путь Млечный! Ты – Жизнь, Ты – Истина, Ты – Свет, Младенец златокудрый! К Твоим стопам спешит поэт В ночи… уж брезжит утро…
Воспоминания о последнем протоиерее женского Ново-Алексеевского монастыря - Афонском Алексее Петровиче
и о моей жизни в его доме N 20 по Верхней Красносельской улице в городе МосквеЯ, Юдина Нина Владимировна - внучка Алексея Петровича Афонского родилась в 1935 году и прожила в доме моего Деда первую половину своей жизни до замужества. Может быть, я что-то неточно расскажу о прошлом. Заранее прошу извинить. Память моя на 72 году жизни может и подвести.
Расскажу то немногое, что еще помню из рассказов моей мамы - Юдиной Александры Алексеевны (1896-1992 гг.) - дочки Алексея Петровича Афонского. Многое о жизни Монастыря она боялась рассказывать нам, т.к. в то время все это было под страшным запретом (практически смертельно). Всю свою жизнь (более 40 лет), она проработала учительницей литературы и русского языка сначала на Рабфаке, а затем - в школах в Сокольниках, была награждена правительственными наградами, но всегда была беспартийной, что очень осложняло ее жизнь.
Умерла она в ночь на 1 января 1992 года. Внезапно. Ей шел 96 год. Мне очень хотелось чтобы перед похоронами гроб с ее телом побывал в церкви Всех Святых. Она была бы очень рада этому! Батюшка Артемий разрешил поставить гроб с ее телом на ночь в церкви. Но в то время еще невозможно было официально изменить положенный маршрут катафалка от места прописки до кладбища. Куда только я не ездила за официальным разрешением, но получить его так и не смогла. А "налево" сделать это - это было возможно - я побоялась. Поэтому отпевал ее заочно в церкви Всех Святых батюшка Кирилл. Было очень торжественно, казалось, что мы все вместе и находимся рядом с Богом. В церкви были только мы одни - все ее близкие.
Мама хотела подробно рассказать все, что она помнила о своем отце и своей жизни в Ново-Алексеевском монастыре батюшке Артемию (до конца своих дней у нее был светлый ум и твердая память). Он обещал заехать к ней домой (поскольку она не могла ходить), послушать ее, расспросить и причастить, но, к сожалению так и не сделал этого. Дело в том, что я в 1989 году приезжала в церковь Всех Святых, познакомилась с батюшкой Артемием и устроила встречу его с моей мамой у нее в доме на Соколе. Тогда он только спросил ее, помнит ли она о том, сколько было священников в Монастыре и как их имена, чтобы упоминать их в молитвах. Она ответила, что их было четыре человека, назвала их имена, которых я не помню. Более подробно он хотел расспросить ее в следующий раз...
Мой Дед - Афонский Алексей Петрович - родом из-под Клина (Московская область), мама называла это местечко "У Егория". В семье его отца диакона Петра Борисовича Афонского и его жены Анны Павловны было семь сыновей и одна дочь (их имена - Николай, Алексей, Иван, Михаил, Евгений, Петр, Сергей и Екатерина). Все они стали священниками и многие из них (или все) подверглись репрессиям и погибли (кто-то из них - расстрелян).
Николай (1851 г.р.) - настоятель с 1876 по 1920 гг. Дмитриевско-Донховского погоста.
Помню, что один из них Евгений (1864 г.р.) служил священником с 1891 года и до закрытия Преображенского храма в селе Спас-Заулок Клинского уезда. Умер он в 1940-х годах и похоронен там же.
Иван (1867 г.р.) по окончании Вифанской семинарии работал тоже на Георгиевском погосте до 1920 года.
Сергей служил в селе Воскресенском на Шоше (Конаковский район). Сегодня оно почти уничтожено при постройке водохранилища. Видимо в годы его настоятельства там выстроили каменную церковь на кладбище. Она сохранилась в настоящее время.
Михаил каким-то образом попал в Минск и служил священником в Речеце (Белоруссия).
Один из родственников был ботаник, и в царское время его направили в г. Ташкент, где семья и осталась. В настоящее время один из его наследников Николай Павлович Гамалицкий (верующий человек) очень интересуется родом Афонских, проживая в г. Ташкенте. Он приезжал в Москву и встречался с кем-то из высоких священников.
Должность моего Прадеда (Петра Борисовича Афонского) - диакон церкви Георгия Победоносца (Георгиевский погост) под Клином рядом с деревней Подтеребово. После окончания Вифанской семинарии в 1848 году стал служить диаконом и проработал около 40 лет.
Мы были там, в 2004 году, разыскали это место. Красивый огромный храм, расположенный на горе, заросшей лесом. Его не видно было с дороги. Нам пришлось спрашивать местных жителей. И, когда мы представились, что мы родом из Афонских, то нам очень обрадовались. Оказалось, что помнят Афонских до сих пор и вспоминают с теплом даже не сами люди, которые жили в то время, а их дети. Нам было очень приятно услышать об этом. В годы Великой отечественной войны немцы взорвали колокольню церкви, а в 1964 году ее закрыли наши власти. Церковь сильно разрушена и сейчас потихонечку восстанавливается батюшкой Саввой - добрым молодым священником.
Алексей Петрович Афонский по окончании курса наук в Духовной семинарии поступил в число студентов Московской духовной академии в 1881 году, где прослушал полный курс, изучал разные языки (греческий, латинский, древнееврейский и др.). По окончании Академии его произвели в священники указом за N 2906. Далее - служил священником в церкви на Нижней Красносельской улице г. Москвы, а затем - протоиереем в женском Ново-Алексеевском монастыре на Верхней Красносельской улице, в котором проработал до конца его существования, т.е. до 1926 года (вроде так). После революции Дед оставался священником, по улицам он всегда ходил в рясе. Боже мой - как все это в те времена было непросто!
Для своей семьи он построил дом по Верхней Красносельской улице N 20 с большим садом. А рядом в доме N 22 проживал Сперанский (тоже служил в Монастыре), только не помню его должность. Дом Дедушки расположен напротив входа на кладбище, территорию которого затем отдали под детский парк (так он все время назывался), т.е. у входа в Монастырь. После революции 1917 года почти весь дом отобрали, а членам его семьи оставили по одной комнате. В одной из них жила наша семья (папа, мама, я и моя сестра Ирина). В другой комнате - моя тетя Оля с сыном и мужем. Дом сгорел в конце 80- х годов ХХ века по неизвестным причинам, хотя к этому времени жильцы дома были уже отселены. В настоящее время на месте этого деревянного домика был выстроен такой же каменный дом, в котором находится какая-то организация. Этот дом, хотя и не является архитектурной копией дома моего Деда, очень на него похож. Вроде как этой организации разрешили постройку только при условии сделать копию дома, т.к. он являлся памятником архитектуры старой Москвы.
В семье Деда - Алексея Петровича Афонского - было трое детей (Владимир, Александра и Ольга). Его жена - моя Бабушка - Олимпиада Львовна (она воспитывалась в приюте) умерла очень молодой, и поэтому их дети воспитывались в Монастыре. Мама все время вспоминала с благодарностью Мать-игуменью, которая заменила им маму. Каждую Пасху Мать-игуменья приходила к Дедушке домой с поздравлениями и, конечно, и с другими праздниками, наверное, тоже, но память моя оставила только праздник Пасху. Имени ее я не помню. Мама была верующим человеком всю свою жизнь, но это тщательно скрывала, т.к. была учительницей в те времена. Она ездила молиться в церковь в Хамовниках - подальше от нашего дома, чтобы никто ее не видел и не мог донести на нее. Моя тетя - Ольга Алексеевна - прожила всю свою жизнь с нами в доме N 20 и умерла в нем. Дядю Владимира я никогда не видела. Он был главным врачом госпиталя и погиб в Сызрани во время эпидемии сыпного тифа во время гражданской войны 1919 году. Его жена - Ольга Ивановна в девичестве Воздвиженская - была тоже дочкой священника.
Бабушка была похоронена на кладбище в склепе Ново-Алексеевского монастыря. После революции в 1926 году кладбище было закрыто, склеп был сломан и Дед вбил в липу часть изгороди, где покоилась моя бабушка (дело в том, что он, по-моему, был противником перезахоронений). Мама мне показывала это место. Но когда прокладывали магистраль (третье кольцо Москвы) по территории бывшего кладбища, то липа эта исчезла... В те времена кладбище было - знатное. Там хоронили известных людей. Но затем его крушили плохие люди. Было вывезено 13 захоронений, и я помню из рассказа мамы, как надругались над прахом Каткова (видный деятель России) - ему вставили папиросу в рот. Вроде мама все это видела сама. Когда ломали другой склеп - то при открытии запаянного гроба увидели женщину, как будто только что похороненную. Вся одежда ее была цела и вдруг в мгновение ока она превратилась в прах. Это была Агния Сергеевна Юдина (наша родственница по моему папе Юдину Владимиру Сергеевичу). При вскрытии гроба присутствовала ее дочь. Почему-то на меня это произвело сильное впечатление, и я запомнила эти эпизоды. Это и неудивительно, если вспомнить, что устроили детский парк на месте кладбища. А что чувствовали люди, глядя на эти чудовищные дела?
В 1929 году Дедушка умер в больнице у своего друга-врача. Мама рассказывала, что когда его хоронили, то вся Верхняя Красносельская улица была запружена народом, как будто была демонстрация. В это время проезжал какой-то высокий чиновник в здание, расположенное за детским парком (кажется бывший райисполком), и никак не мог проехать. Пришлось милиции освобождать ему дорогу. Он был очень недоволен этим. Но вскоре после смерти Дедушки - через два-три месяца его пришли арестовывать, а он, слава Богу, к этому времени уже умер. Как же не побоялись люди проводить моего Деда в последний путь в те времена! Похоронен он был на Семеновском кладбище, которое в настоящее время не сохранилось. Его территорию во время Великой отечественной войны забрал себе, кажется, авиационный завод.
Я до сих пор удивляюсь, как мама и моя тетя остались жить в дедушкином доме и не переехали куда-нибудь! А дядя Володя с семьей все же уехал из дедушкиного дома. Помню из рассказов мамы и тети Оли, как их притесняли соседи, которых вселили в дедушкин дом. Даже я помню, какие они были злобные, правда - не все.
Во время Великой отечественной войны наша семья осталась в Москве (хотели эвакуироваться, но не смогли, немцы разбомбили деревню где-то на Востоке Московской области, куда мы хотели уехать). Наш дом на Верхней Красносельской улице находился рядом с тремя вокзалами, и немцы часто их бомбили особенно по ночам. Мы, и не только мы, каждую ночь шли в дом пионеров (церковь Алексея человека божьего) и там, в подвалах ночевали. У каждого был свой вещевой мешок, и у каждой семьи было свое определенное место в подвалах церкви. Мама говорила, что Дедушка до сих пор спасает и оберегает нас от бомб. Один раз чуть-чуть задержались и перебегали Красносельскую под вой бомб и свет прожекторов. Было очень страшно - ведь мне было тогда шесть-семь лет, а моей сестре Ирине 10-11 лет. Был сильный голод, одно время школы в Москве не работали, и мама работала где-то сторожем. Мы ходили и собирали картофельные очистки у тех, кто ел картошку. Дров не было, и мы по дворам собирали щепки. Самое вкусное для меня тогда была так называемая "болтушка" - ложка муки, заваренная кипятком. Как-то уже во взрослом состоянии я решила попробовать это "лакомство" - оказалось, что это жутко невкусно, ведь к тому же еще тогда практически не было совсем и соли.
Церковь Алексея превратили в дом пионеров, и в ней прошло практически все мое детство и детство моей сестры. Бывало, иногда задумывалась, как это все было раньше, и мысленно ходила по пространству церкви, но эти мысли приходили ко мне не часто.
В то время жизнь ребят проходила на улице и во дворе, т.к. все родители были или на фронте, или на работе. Меня и мою сестру часто на дворе дразнили "поповнами" и "попадьями". Мы с ней как могли - дрались и защищались. Как-то раз, на спор я пошла святить куличи в церковь Богоявления (единственная, которая работала в нашей округе). Нужно было пройти всю Верхнюю и Нижнюю Красносельские. Шла с белым кулечком в руках. Это не просто было в то время особенно школьникам (практически запрещено). Но - дошла! Дома всегда пекли куличи, красили яйца и делали пасху. Мама рассказывала, как у Деда в корзине всегда на Пасху было огромное количество красивых яиц.
Еще одно воспоминание: дубовый обеденный стол из столовой Дедушки выдержал солдатскую баню на нашей даче (была передовая во время Великой отечественной войны) и сейчас стоит там же (поселок Алабушево, Солнечногорский район).
Знаю, что какие-то вещи и фотографии, оставшиеся от Деда, передала в церковь Всех святых внучка моего дяди Володи - Ольга. Видимо они находятся в архивах церкви.
Сама я человек крещеный, думающий про себя, что верующий, но не пришедший в церковь, хотя очень бы хотелось. Что-то не получается. Видимо дают о себе знать годы, прожитые при советской власти. А вот правнучка Алексея Петровича Афонского - Ирина (дочка моей сестры Ирины) со своим мужем Николаем - люди по настоящему верующие. Я рада за них.
Прилагаю фотографию портрета Деда и фотографию его семьи, чудом уцелевшие у моей тети Оли в бельевом шкафу. И еще фотографию церкви Георгия Победоносца с колокольней, которую нам подарил один из жителей дер. Подтеребово.
И еще: благодарю своих родственников и Александра Бокарева за помощь в уточнении некоторых деталей.