Когда нам говорят, что православие - истинная вера наших предков, мы соглашаемся и демонстрируем нашу невежественность. Мы идем в храмы и молимся всеблагому богу, призывающему подставить дру
Истинная вера наших предков
С чего вдруг последние примкнувшие к христианству объявляют его своей истинной верой? Сложный, сложный вопрос, на который нет ответа... Известно, что христианская церковь уже предавала однажды свою паству, когда пошла на сговор с татарами. В церквях запели молитвы во славу и здоровье татарских ханов. Всякое сопротивление татарам осуждалось церковью. За это татары не грабили монастыри. На первые сто лет татарского владычества приходится самый быстрый рост богатств монастырей во всей истории христианской церкви. Теперь вот история с этим гимном. Как известно, его восстановление было поддержано главой нынешней русской церкви. Забыто недавнее кровавое прошлое, когда под звуки этого гимна большевики уничтожали и разграбляли храмы и расстреливали священников. Увы, в угоду конформизму будут возложены на священный алтарь и память, и боль, и истина.
Мы молимся сегодня многим богам, русские парни и девушки поют "Харе Кришна", другие русские парни и девушки почитают Будду, третьи танцуют танцы Индии, четвертые ищут мудрость в Тибете, пятые на прямом контакте с Шамбалой... А кто такой Сварог, кто Род, кто Перун, Велес, Хорс? Неужели почти все славяне, почитавшие этих богов, переродились лишь за последние двадцать лет настолько, что готовы принять в свое сердце кого угодно чужого. Было крещение славян, когда их сжигали, топили, распинали, затаптывали лошадьми... Создавалось государство и нужна была вера рабов божьих, безропотных и послушных. Истинные славяне выстояли, хотя и ушли в леса, тайно поклоняясь там своим богам. Но невидимый круг все сужался и сужался, чтобы затянуться на шее веры предков наших мучительной петлей. Был период постройки социализма и потом коммунизма, когда все, что имело отношение к рунам, славянским богам, древним знаниям, сжигалось, уничтожалось, а люди лишь по подозрению в причастности к древним культам сгонялись в ГУЛАГ. И все равно крупицы магических знаний сохранялись и передавались от поколения к поколению.
Религия славян складывалась на протяжении тысячелетий. Ее формировала окружающая среда, окружающий славян мир. Славяне за свою многотысячную историю прошли через все. Они испытали расцвет, поражения и возрождения. Они жили в идеальном мире, где было все, и жили в тех местах, где природная стихия выступала в облике смертельного врага. Ирий давал им все и не требовал ничего взамен, но когда славяне пошли на Запад и на Восток, они столкнулись не только с чуждым народом, они столкнулись с иным мировоззрением, иным отношением к жизни. На Западе они основали Семиречье, на Востоке - Асгард. И в той и в другой стране условия жизни были несравненно сложнее. Приходилось не только добывать пищу, но и защищать свой род, свою семью. Славяне столкнулись с пренебрежительным отношением к природе (чего они не могли ни понять, ни принять), они столкнулись с неуважительным отношением к зверям и птицам (что для славян было равнозначно уничтожению своей крови), они столкнулись с другими богами, непонятными и злыми. В таких условиях сохранить жизненный дух и здоровье можно было только одним путем - правильно вписаться во все происходящее, в действующие в природе законы. Знания об этих законах давались нелегко, по крупицам. Их берегли и умножали, они служили руководством к действию, к правильной организации всех и вся. В этих условиях человек сумел правильно понять свое место в окружающем его мире. Он четко знал, что с природой нужно жить в мире, не унижая и не побеждая ее. Тогда человек правильно воспринимал и единство всего мира и то, что этот мир управляется едиными для всех без исключения законами. Славяне также понимали, что Бог, творец этих законов, не может быть личностью, Бог не может быть конкретно чьим-то, Бог - это субстанция, которая пронизывает всю и всех, содержится во всем и проявляет себя во всем. Наши предки также чувствовали себя частицей этого всего и строили практическую жизнь исходя из этого.
Славяне создали систему поведения, которую не разрешалось нарушать никому. Законы поведения принимали форму культов. Так создавалась культура, делающая общество жизнеподобным. И в этой культуре все было целесообразно. Религии и народной традиции следовали тысячелетиями и тысячелетиями сохранили славянскую общность. Утратив свои традиции народ погибает, рассеивается, теряет свое лицо, свою самобытность, свой дух. Наши предки верили в единого Бога Вседержателя, не приносили жертв никаким идолам, были высокоморальными, и знали кто за что отвечает и к кому в каждом конкретном случае необходимо обращаться. И так было тысячи лет. Даже когда славяне "вышли" из Семиречья и Асгарда и вынуждены были бороться с навязавшими им войну другими народами, величайшим отступничеством считалось принять другого бога и другую веру. Славяне сжигали своих умерших, они складывали костер и клали на вершину тело, считая, что душа сразу же уйдет к богам. Когда Ирий перестал ассоциироваться с прародиной, славяне, сжигая умерших, считали, что душа возвращается в Ирий небесный. Смерть не считалась для славян чем-то катастрофическим, они грустили, провожая в последний путь умершего, они вспоминали его былые дела, но не рыдали и не рвали на себе волосы, они - праздновали начало новой жизни. И лишь когда находился тот, кто жил по неправым законам, кто нарушал взаимодействие с птицами и зверями, кто принимал чужую веру, его хоронили в гробу, закапывая в землю. Душа умершего человека, положенного в гроб и закопанного в землю, сотни лет будет привязана к разлагающемуся трупу и будет неприкаянной. Это страшное наказание и для наших далеких предков было самым страшным, что могло их ждать за чертой смерти. Но предателей становилось все больше и все больше могил появлялось на приграничным территориях. Славяне всегда были свободолюбивыми и не мыслили насилия над своими мыслями, своим образом жизни, своим правом жить по законам природы и Прави. Свои решения, касающиеся родовых и общественных дел, славяне принимали на сходе, на всенародном вече.
Тысячу лет назад князья решили поломать народные традиции ради укрепления собственной власти над собственным народом. Князьям надоело подчиняться решениям вече и лучшим способом было призвать монархическую силу из-за границы. Самой выраженной монархической силой в те временами была христианская церковь, которая давно отошла от принципов выборности и голосования. В христианской церкви действовал принцип: не церковники для общины, а община для церковников. Именно в интересах властьпридержащих было проведено крещение Руси, которое обернулось не только страданиями людей, но и уничтожением культуры, истории, традиций.
Все это самоуничтожение надо было чем-то оправдать. Поэтому появился миф о дикой Руси, которой Запад принес свои знания и культуру. Русская православная церковь до сих пор считает своей главной заслугой перед русским народом - создание государственности на Руси. Почему-то все забыли о том, что государственность (и далеко не худшая) была на Руси за тысячи лет до крещения.
Истинная вера наших предков
Князья затоптали в грязь религию своего народа. Стройность веры была нарушена и практически все последнее тысячелетие прошло под знаком борьбы (духовной и физической) с собственным народом. То, во что верил народ, заплевывалось и искажалось. Добрые боги представлялись злодеями, хорошие обычаи изображались как служение демонам. Все это не могло не сказаться на духе народа. Насилие все больше и больше заполняло Русь, пока оно не вылилось на всех, в том числе и на самих князей, правителей, царей, генеральных секретарей КПСС, президентов и на церковь. Россия находится в постоянном периоде борьбы. Мы не можем создать чего-то стабильного, как только в нашей стране хоть что-то стабилизируется, так тут же должен последовать обвал, крах... Русские не могут уже жить без потрясений. Нам нужны страдания, нам нужны междуусобицы, мы не можем уже жить в мире. Наши боги с недоумением смотрят на нас, наши традиции принесены в жертву князьям-правителям, наши герои нам же самим и не нужны.
В "Слове о полку Игореве" сказано, что все русские являются внуками Дажьбога. Родословная славян доводилась до самого главного бога. Главный бог считался дедом, предком, пращуром. Он охранял род, он был дающим, подателем земных благ. Он был одним из рода, самым древним, самым старым, самым мудрым. Дажьбог не знал слова раб, его просто не было у славян и потому славяне никогда не могли сказать: "Я, раб Божий...". Бог был для них всем, но он был одним из них, он не считал своих потомков рабами. Хранителем и подателем добра, удачи, справедливости, счастья и вообще всех благ является Белбог. Белбога изображали с куском железа в правой руке. Отсюда "право", "правосудие". Световид был богом даров и урожая. В дар богам приносили жертвы собранные с полей, садов, им приносили в жертву и молодых животных. Но это была разумная жертва. Никогда славяне не приносили жертвы бездумно и бесцельно. Животных не сжигали на жертвеннике, а просто тут же съедали во время пира. Славяне относились к своим богам, как к своим предкам, и если боги уже не могли есть вместе с потомками, то они могли незримо присутствовать во время пира, радуясь и наслаждаясь эмоциями своих потомков. И это главное в языческом веровании: БОГАМ НУЖНЫ ЭМОЦИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ. Эмоции счастья, радости, удовольствия. Никогда славяне не приносили в жертву людей, зачем богу испытывать страдания? Никогда славяне не сжигали животных на жертвеннике, разве богу нужно бесцельное уничтожение и страдание животных? Наши историки договорились до того, что якобы во время сжигания на кострах умерших, здесь же убивали женщин и бросали их тоже в костер. Не путайте язычество с инквизицией, сжигали людей на кострах церковники, но не наши предки, не внуки Дажьбога. Только Нияну приносили в жертву людей, богу подземного царства. И эти люди были преступниками, убийцами, изгоями. Они не были нормальными людьми, они нарушали законы Прави, но даже им изначально предлагалось исправиться, им давали одну возможность, вторую, третью и лишь потом отправляли к Нияну. Жить в гармонии с природой значит не причинять беспричинных страданий. И никакие иные религии не могли быть приняты славянами. И именно потому их сжигали, топили, загоняли в дремучие леса, "крестили". И даже тогда ничего не получилось. И тогда пришли ложь, обман, подлог...
Христианство не смогло задушить язычество, но оно смогло обмануть людей. Так появился праздник Ивана Купала. В день летнего солнцестояния славяне праздновали Купало. В этот день солнце (Хорс, Коло) выезжает из своего небесного чертога в колеснице навстречу месяцу. Было принято караулить встречу месяца с солнцем в ночь на 24 июня. Не ложились спать и наблюдали, как играет солнце. Наблюдали это с ритуальных холмов или собирались на полянах у рек. Прыгали через костер, испытывая не только ловкость, но и судьбу. Тут же пели, водили хороводы, ручейки. Высокий прыжок через костер означал исполнение задуманного. На рассвете все празднующие купались. Так они омовением снимали с себя злые немощи и болезни. День летнего солнцестояния - это время максимального развития творческих сил природы, ее потенциала. Естественно, в купальскую ночь происходили разные чудеса. И это был праздник КУПАЛО. Христианская Церковь придумала на этот день праздник Иванова дня (имеется в виду Иоанн Креститель). Естественно, он не прижился. Естественно, славяне продолжали праздновать Купало и совершенно не понимали пришлого Иоанна Крестителя. Но шло время. Церковь была настойчива, она уничтожала волхвов, она убивала тех, кто почитал "старую" веру. И вот уже появился Иван Купала. Уже не Купало, хотя и не Иоанн, но все-таки Иван Купала. Так и Масленица осталась в христианской Руси. Ранее это был символ сожжения зимы и встречи весны в день весеннего равноденствия. Именно в это время день побеждает ночь (становится после этого длиннее ночи), а тепло побеждает холод. Христианская церковь не смогла победить языческий праздник, но смогла деформировать его, перенеся за многие сотни лет саму дату праздника. Когда язычники праздновали равноденствие (24 марта) это было понятно и была понятна суть праздника, а что празднуют сейчас? Славяне праздновали Солнце (не Иисуса Христа, не Богоматерь) и пекли изображение солнца (блины). Одновременно сжигали идола, который мешал солнцу давать тепло. Мало кто знает, что поедает в праздник не просто блин, а солнце. Люди не просто устраивали карнавал, чтобы повеселиться, а праздновали переломный момент в развитии естественного природного процесса. Никакой мистики, никаких жертвоприношений (кроме блинов), никакого насилия. Только радость по поводу наступления весны, за которой последует лето и обильный урожай. А вот когда церковь сдвинула дату, то временная логика была потеряна. Осталась только гулянка, повод, чтобы повеселиться, чтобы напиться (еще одно христианское нововведение).
Славяне всегда праздновали праздники змей. 25 марта время, когда змеи выползают из-под земли. Земля теплеет, можно приступать к сельскохозяйственным работам. Второй праздник змей - 14 сентября. В это время змеи уходят, а земледельческий цикл завершается. То ли это праздники змей, то ли праздники начала и конца земледельческих работ. Но все праздники были связаны с природными явлениями, от которых зависела жизнь людей. Христиане не могли отмечать праздник змей, это противно их вере, этого не может быть. Но они были вынуждены праздновать Юрьев день, иначе люди бы ушли от церковников. И тогда праздник в течение сотен лет стал сдвигаться, уходя от его истинного значения и переместился аж к 23 апреля. Удивительно, но и работы на земле стали начинаться все позже и позже. У нас украли почти месяц, теплый, весенний месяц. Боги следовали за людьми и если люди решили сместить день поклонения богам, то и природа изменяла свой цикл, расширяла границы зимы. Сегодня мы исковеркали природный календарь полностью, мы сместили все, что могли. Боги пытаются подстроиться под своих потомков, они все еще служат нам. Наши Боги. Они пытаются следовать за нами, но уже взбунтовалась природа. Она не поспевает за неразумными людьми и новыми религиями, отсюда землетрясения, наводнения, смерчи, потопы... Мы сами, предав веру предков, нарушив законы природы, обрекли себя на вымирание. Согласно пророчеству Алексиса, мы вступили в тот век, который уничтожит большую часть людей. Все приговорены и об этом знали маги семь тысяч лет назад. Но есть еще шанс. Не для всех, для немногих, для тех, кто знает и следует.
Согласно пророчеству Алексиса, все народы с 2000 году должны обратиться к своим богам. К своим, истинным. Это не всегда легко и не всегда возможно без крови и жертв. В Афганистане стреляют в статуи Будд, ислам набирает силу на своей территории, происходит возврат к религии предков. В Китае понемного начинается изгнание христианской религии со своей земли. В храмах запрещается вести службы, православные храмы просто закрываются. В Германии и Англии, Швеции и Дании все более и более популярны изображения древних богов. Кельтские талисманы носят все большее количество людей, рунические надписи украшают уже и одежду. В храмы ходят туристы, Папа Римский просит прощения у приверженцев "старой" веры за преследования и уничтожение в течение многих сотен лет. Вы все это видели, слышали, читали, но неужели не увидели системы и не обнаружили повсеместного возвращения к религии предков. По всему миру. Кроме России, где все еще верят в пришлых богов, которые не поддерживают, не дают, не защищают. Алексис говорил, что веру предков в России восстановить не успеют, не смогут и не поймут необходимости.
Истинная вера наших предков
Сегодня Россия украшена византийским гербом (чужим). Россия слушает гимн страны (бывшей), которая просуществовала всего семьдесят лет. Россия верит в воскресшего еврея (при этом очень не любит самих евреев). В России нет своих национальных героев и Россия имеет искаженную намеренно историю. Народ современной России имеет огромное желание покинуть собственную страну. Выйти замуж за иностранца (свои мужчины тунеядцы, алкоголики и наркоманы), работать за границей (в своей стране не нужны ни умные, ни работящие, ни талантливые, ни гении, да и не платят денег). И просто уехать, сбежать, уплыть... Народ России не хочет жить в России. Мы стали злобными, завистливыми, ленивыми... И при этом пытаемся говорить о возрождении России в эпоху Водолея. Возрождение страны начинается с обращения к духовным истокам (собственным), к вере предков (хотя бы просто пониманию), к приори
Статья Андрея Сергеевича Кончаловского «В какого бога верит русский человек», опубликованная в «Российской газете», вызывает неоднозначную реакцию.
С одной стороны, в статье поставлены глубокие, во многом сохраняющие актуальность вопросы, которые не могут не волновать всякого, кто задумывается о «путях России», о ее прошлом, настоящем и будущем. Очевидно, что автор болеет за свою страну, искренне желая, чтобы она плодотворно развивалась и достигла процветания.
С другой стороны, не менее очевидно и то, что в данном случае мы имеем дело лишь с одним из возможных взглядов на российскую историю и современность, причем таким, который имеет у нас давнюю традицию. В русской интеллектуальной истории сторонников такого взгляда именуют «западниками» (имею в виду широкое направление мысли). Рассматривая историософские вопросы, они задают определенную перспективу, которая и определяет, что является главным, а что второстепенным, какие ответы следует признавать правильными, а какие ― заведомо ложными.
Реальную историю нельзя переписать. Возможны разные ее интерпретации, но факты всегда остаются фактами. Вместе с тем, чтобы разобраться в истории и принимать верные решения в современности, необходимо, на мой взгляд, слышать разные голоса, учитывать разные ракурсы. Другими словами, стараться достигать объемного видения. Односторонний, ограниченный взгляд вряд ли поможет нам в серьезных, ответственных размышлениях о «путях России». Именно такой взгляд я вижу в указанной статье, автор которой пытается втиснуть всю историю России в прокрустово ложе своих западнических идей, искусно, но неубедительно жонглируя отдельными историческими фактами, именами, идеями и подходами, произвольно выдергивая их из общего контекста.
Безусловно, во взгляде «западников» на Россию (в том числе и тех, на которых ссылается автор ― Чаадаев, Ключевский, Чехов) есть своя правда, часто горькая. Однако некоторые черты русской жизни вызывали горечь и у представителей другого интеллектуального направления ― «славянофилов» (достаточно вспомнить А.С. Хомякова, также упоминаемого в статье). Когда мы сегодня стараемся услышать голоса тех и других, главное, на мой взгляд, не в том, что одни идеализировали старомосковский жизненный уклад, а другие ― западноевропейский путь развития. Самые важные вопросы касаются различий в представлениях об общественном идеале, об основополагающих ценностях, прежде всего религиозных и нравственных, и уже как следствие ― о путях развития и об исцелении тех общественных болезней, которые требуют уврачевания.
Автор статьи начинает с исторического рассмотрения «русской религиозной идеи», но завершает тезисом о необходимости «вывода "большого" русского народа из "добуржуазного" состояния». Критикуя то, что он считает «русской религиозной идеей», которая якобы не претерпевает существенных изменений на протяжении многих веков, он при этом молчаливо исходит из некоего собственного кредо: благо России в утверждении, хоть и запоздалом, «буржуазности», то есть городской западноевропейской культуры, главными действующими лицами которой являются безличные анонимные (sic!) индивиды. (Цитирую: «Анонимная ответственность человека перед богом есть основа современного общества».)
В этих рассуждениях поражают две логические неувязки.
Во-первых, обвинение русской православной традиции в доминировании «веры без мысли» сочетается у автора с рационально необоснованной верой в истинность и полезность для России «буржуазного» общественного идеала (как он описан в статье). Между тем полезность такого идеала совсем не очевидна. Широко известна критика «буржуазности» внутри самой западной мысли, причем совсем не только с левых, социалистических, позиций, но и с позиций, скорее, правых, в том числе религиозных. Говоря о последних, достаточно назвать самые известные имена ныне здравствующих мыслителей: канадского католического философа Чарльза Тейлора, американского еврейского мыслителя Майкла Уолцера, греческого православного философа и богослова Христоса Яннараса, ― если не упоминать многих других, среди которых есть и протестанты. А в русской религиозной интеллектуальной традиции наиболее ярким критиком «буржуазности» был Константин Леонтьев, относящийся к поздним славянофилам.
Понимание буржуазности как верности неким единственно правильным «европейским ценностям» ― это разновидность светской веры. У такой веры, конечно, есть своя рациональная аргументация, но в указанной статье она отсутствует. А потому там нет и каких-либо возражений против иных взглядов на идеологию западноевропейского буржуазного индивидуализма и либерализма.
Вторая логическая неувязка связана с утверждением автора о том, что в русской православной традиции побеждает язычество и двоеверие, а то и «троеверие».
Языческие предрассудки, действительно, всегда присутствовали и до сих пор дают о себе знать в нашей религиозной жизни ― такова уж природа религиозной психологии. Озабоченность этой проблемой была характерна для православного пастырства еще в византийскую эпоху и много позже. Выдающийся православный богослов XX века протопресвитер Александр Шмеман справедливо отмечал в своей книге «Исторический пути Православия», что «язычество ― это не только религия, хронологически предшествовавшая христианству и уничтоженная его появлением, но это некий постоянный и "естественный" полюс самой религии и в этом смысле вечная опасность для всякой религии. Христианство требует непрестанного усилия, безостановочного наполнения формы содержанием, самопроверки, "испытания духов"; язычество же и есть отрыв формы от содержания, выделение ее как самоценности и самоцели. Это возвращение к естественной религии, к вере в формулу, в обряд, в "святыню" безотносительно к их содержанию и духовному смыслу. Но тогда и сам христианский обряд и сама христианская Святыня могут легко стать предметом именно языческого поклонения, заслонить собою то, ради чего одного они и существуют: освобождающую силу Истины».
Против магического восприятия святыни ― мощей, икон, крестов и других христианских реликвий ― издревле выступали подвижники-аскеты. Преподобный Варсонофий Великий (VI век) учил: «Если вы проходите мимо мощей, сотворите поклон раз, два, три ― но этого достаточно… Перекреститесь три раза, если хотите, но не больше». С пережитками языческого отношения к христианству боролись многие наши архипастыри, например, святитель Тихон Задонский в его бытность воронежским епископом.
Однако, реагируя в связи с этой темой на указанную статью, хотел бы обратить внимание на следующее. Если христианин относится к святыне по-язычески, то это, прежде всего, измена самому христианству ― в том смысле, что личное отношение к Спасителю Иисусу Христу, воплощенному Сыну Божию, подменяется магическим отношением к некоему безличному религиозному «артефакту», пользуясь выражением автора статьи. Но при этом тот же автор предлагает нам другую идею как более правильную ― идею неких анонимных обязанностей человека, которые не связаны с его религиозной верой: «добросовестного труда, уплаты налогов…» И далее читаем весьма странное утверждение: «Личная анонимная ответственность ― краеугольный камень современного государства и общества». Получается, что вместо анонимного религиозного магизма автор предлагает анонимный секулярный магизм.
С такой «светской идеей» автора трудно согласиться не только с религиозной, но и просто с человеческой точки зрения. Человеческая личность уникальна потому, что сотворена по образу и подобию Бога. Именно христианству европейская культура обязана таким представлением о личности. На протяжении двух тысячелетий христианство ― и восточное, и западное ― побуждает человека к подвигу веры, к личному духовному усилию, вопреки всем искушениям языческого магизма. Таким всегда было православное богословие, русское в том числе.
Если общественные отношения, в которые вовлечен человек, утрачивают это личностное измерение, мы имеем дело с таким обществом, которое является механизмом ― политическим, экономическим, культурным и бытовым. Это означает отказ от того понимания человека, которое отстаивает христианство.
Православные христиане не могут согласиться с тем, что Россия как европейская христианская страна, хотя бы и «окраинная», должна следовать той версии европеизма, которую предлагает автор статьи. Автор пишет о том, что Россия смогла сделать свой вклад в общеевропейскую и мировую культуру. Но она смогла это сделать именно потому, что ее общественный идеал далек от «анонимности» и «механистичности». Важно отметить, что этот вклад был сделан уже в эпоху европейской секуляризации, но его движущими силами были особая религиозная интуиция и особый религиозный опыт.
Историю русской философской и религиозной мысли можно оценивать пессимистически, а можно, наоборот, оптимистически. Все зависит от взгляда. Пессимисты видят недомыслие, оптимисты ― напряженные, порой мучительные, размышления многих очень одаренных, творческих людей о христианстве как вселенской вере и о русском православии как ее конкретном воплощении. Пессимисты видят засилье обрядоверия и магизма, оптимисты ― свободную и содержательную дискуссию не только о России, но и о судьбах христианской цивилизации.
Автор статьи пишет: «Со времени появления христианства в Европе никогда не прекращались богословские споры. Свободная мысль тысячелетиями не боялась подвергать сомнению любые тезисы и обряды христианства. Русская же религиозная культура исключала это право и строилась только на вере». По словам автора, «наше девственное языческое сознание так и не узнало, что такое культура дискуссии», а религиозная мысль в России «не существовала до середины XIX века».
Исторические факты убедительно опровергают эти утверждения. В Средние века ситуация в Западной Европе была весьма далека от описанной автором статьи. Никакой «свободной мысли» в смысле позднейшего европейского вольнодумства в Западной Европе тогда не было ― была Священная инквизиция и ее костры. На православной Руси также были отдельные сторонники инквизиционных методов борьбы с еретиками (святитель Геннадий Новгородский, преподобный Иосиф Волоцкий), но масштаб соответствующей практики даже невозможно сравнить с западноевропейским.
И как раз в борьбе с еретическими учениями, но также и во внутриправославной полемике развивалась наша богословская мысль. За примерами далеко ходить не надо. XV век был временем особенно напряженной умственной работы и горячих дискуссий: это эпоха борьбы Церкви с ересью жидовствующих и церковно-богословского спора между «иосифлянами» и «нестяжателями». Именно в эту эпоху появляются первые оригинальные богословские труды русских авторов: догматическое сочинение преподобного Иосифа Волоцкого «Просветитель» и очерк православной аскетики преподобного Нила Сорского «Устав о скитской жизни». В публичной дискуссии ― в авторских произведениях и на церковных соборах ― обсуждались самые разные вопросы: об основополагающих догматах христианской веры, о призвании монашества и роли монастырей, о социальном служении Церкви, о соотношении светской и церковной власти и другие. Чисто церковная дискуссия приобретала широкий общественный и государственный масштаб. Для Русской Церкви она завершилась прославлением в лике святых двух идеологов этих направлений ― преподобных Иосифа Волоцкого и Нила Сорского. Это было признанием реальности и действенности для русской церковной жизни апостольского завещания: «Надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные» (1 Кор. 11:19).
Если в средневековой Европе инициатором гонений на инакомыслящих выступала католическая Церковь, расправлявшаяся с ними руками светской власти, то на Руси дело обстояло прямо противоположным образом: именно государство становилось гонителем инакомыслия и инаковерия. Так произошло со старообрядчеством. Раскол XVII века не имел бы таких тяжелых последствий, если бы к преследованию староверов не подключилось государство. Церковь никого не жгла и не осуждала на казнь. Думается, если бы в споре между сторонниками старого и нового обрядов государство заняло позицию стороннего наблюдателя, исход этих споров мог бы быть принципиально иным.
Автор статьи указывает на важную особенность русской христианской интеллектуальной истории, когда пишет: «Работа Кирилла и Мефодия привела к невероятной демократизации самого христианского учения. И это замечательно. Но, с другой стороны, будучи переложенным на древнеславянский, оно прервало связь самого учения с его философским обоснованием, с культурными корнями античной европейской цивилизации».
Это не новая мысль. В XX веке ее высказывали такие выдающиеся русские религиозные мыслители, как протоиерей Георгий Флоровский и Георгий Федотов. Последний писал: «На первый взгляд как будто славянский язык Церкви, облегчая задачу христианизации народа, не дает возникнуть отчужденной от него греческой (латинской) интеллигенции. Да, но какой ценой? Ценой отрыва от классической традиции…» В ответ Флоровский напоминает, что о таком «различии между русской и "европейской" культурами говорили уже давно, говорили именно славянофилы, в частности Иван Киреевский». Диагноз самого Флоровского жесткий: «И позже всего просыпается в русской душе логическая совесть ― искренность и ответственность в познании». В то же время он смотрит на проблему под особым углом, утверждая, что «кризис русского византинизма в XVI веке был с тем вместе и выпадением русской мысли из патристического наследия» в богословии.
Флоровский рассматривал «пути русского богословия» исходя из собственного взгляда на историю ― взгляда по-своему однобокого, за что его критиковали современники. В частности, протоиерей Иоанн Мейендорф упрекал его за то, что всю российскую историю он рассматривает через призму византинизма, рассматривая Византию как некий идеал, до которого русская религиозная мысль так никогда и не доросла.
Кончаловский рассматривает историю с западнических позиций и критикует ее за то же, за что ее критиковал Флоровский, однако, в отличие от последнего, ему недостает знания фактического исторического материала. Так, например, его заявление о том, что наши предки, получив славянский перевод Евангелия, были лишены «греческого и латинского языков» и «не имели возможности познать античную философию или софистику», входит в противоречие с историческими фактами. В одном из древнейших памятников русской литературы ― «Повести о Петре, царевиче ордынском» имеется указание на то, что служба в Ростове Великом в середине XIII века в храме шла параллельно на русском и греческом языках. В сборнике кондаков XII века мы обнаруживаем греческие песнопения, данные в русской транскрипции. Из церковного языка грецизмы активно проникали в язык светский, деловой. Русь торговала с Византией и потому не была оторвана от ее культуры.
Контакты с Западной Европой также были весьма регулярными еще со времен Киевской Руси. А в XVI-XVIII веках Русская Церковь подверглась мощному западному, прежде всего латинскому влиянию. Даже духовное образование было выстроено первоначально на образцах, заимствованных из Европы. Мне довелось держать в руках диссертации студентов Московской духовной академии начала XIX века, написанные на латинском языке. Потребовались немалые усилия таких «церковных славянофилов», как святитель Филарет Московский, чтобы свернуть русское духовное образование с западнического пути и постепенно поставить его обратно на рельсы православного византинизма. Впрочем, окончательное освобождение русского богословия от «западного пленения» имело место уже в XX веке, в трудах богословов русской эмиграции, таких как упомянутые выше Флоровский и Шмеман.
XVI-XVII века и в Западной Европе и в России ― это эпоха радикальных религиозных перемен. На Западе ― Реформация. В России ― исторические потрясения, связанные с правлением Иоанна Грозного, породившего новых мучеников (митрополит Филипп Московский, преподобный Корнилий Псково-Печерский), далее ― с противостоянием иноземному, в религиозном отношении католическому, завоеванию, а позднее ― с трагедией церковного раскола. Западные и русские процессы с трудом поддаются сопоставлению, но можно с уверенностью сказать, что Россия, в отличие от Западной Европы, не пошла по «буржуазному» пути.
Безусловно, есть определенная связь между западной религиозной Реформацией, с одной стороны, и новой ролью, а также запросами «буржуазии», а лучше сказать «бюргерства», с другой. Однако вряд ли было бы правильным выводить одно из другого, как это делает автор статьи, утверждая, что «возникновение буржуазии привело в Европе к эволюции религиозного сознания» и что «возникшая буржуазия хотела сознательно осмыслить свои отношений с богом».
Религиозное сознание обладает своей собственной логикой. Заблуждаются те, кто объясняют его сторонними причинами ― а затем пытаются использовать в политических, культурных и иных внерелигиозных целях. Реформация ― религиозное и богословское событие, расколовшее западное христианство. Противостояние протестантов и католиков было очень жестким, и оно в определенной мере сохраняется до сего дня. Совершенно неверно сводить этот, теперь уже многовековой, религиозный спор к процессам «интеллектуализации религиозного сознания, через которое проходили другие христианские конфессии», как это делает автор. Мартин Лютер, рафинированный богослов-интеллектуал, делает упор именно на вере ― sola fide, а Жан Кальвин в Женеве сжигает еретиков на кострах.
Конечно, католическая Контрреформация и развитие протестантского богословия имели своим следствием усложнение западного богословского мышления и даже его расцвет, особенно в XX веке. Но, в то же время, если говорить о XX веке, то расцвета тогда достигло и православное богословие, ставшее неотъемлемой частью современной общехристианской дискуссии по самым разным, теоретическим и практическим, вопросам. Православная мысль ― как в форме строгого церковного богословия, так и в форме религиозно-философских размышлений ― была и еще будет востребована в силу тех особенностей восточно-христианской религиозной традиции, которые свидетельствуют об изначальном церковном предании, но в той или иной степени были утрачены западным христианством.
Конечно, на Руси не было университетов в классическом европейском смысле этого слова. А в университетах, созданных в послепетровскую эпоху, богословие не было представлено, так как изучалось оно в духовных академиях. Это исторический факт. Но нужно ли нам сегодня бесконечно печалиться по этому поводу? Не лучше ли подумать о том, как восполнить этот исторический пробел?
Включение православного богословия в современный российский светский университет ― дело трудное. Эта трудность связана не только с отсутствием традиции, но и с советским идеологическим наследием, а также с нынешними «антиклерикальными» тенденциями в нашем университетском и академическом сообществе. Однако практика убедительно показывает востребованность богословия в светской академической среде. Свидетельством этому является открытие все новых и новых теологических факультетов и кафедр в ведущих вузах страны.
Но давайте посмотрим на вопрос о присутствии богословия в современном университете с «западнической» точки зрения. Если в российском прошлом не было классических западных университетов, где богословие было «царицей наук» и при этом никак не препятствовало, но, наоборот, способствовало «культуре дискуссии», в том числе, «критическому осмыслению христианской веры» (как, видимо, считает автор рассматриваемой статьи), то почему бы не ввести в учебно-научное пространство современного российского университета, то есть в пространство «универсума знаний», ― рациональную христианскую составляющую, то есть богословие с его многовековой традицией?! Тем более в нынешней ситуации, когда, после десятилетий засилья атеистической идеологии, более чем актуальным является как раз тот вопрос, который задает автор статьи: «Что знает русский человек о Боге?»
Взгляд автора на религиозность российского общества в период после большевистской революции 1917 года просто неверен. В соответствии со своей общей идеей, он связывает антирелигиозные эксцессы той эпохи с «языческой "пассионарностью" русского народа», который якобы «продемонстрировал возвращение к варварской цивилизации, уничтожив непонятный и враждебный мир "другой" европейской России». И более того ― «народа, вырвавшегося из-под векового гнета… института церкви. Иначе чем можно объяснить, что большинство христианского населения огромной страны так охотно поддалось атеистической, марксистской пропаганде и начало само глумиться над религиозными храмами и святынями, уничтожать духовенство и, с леденящим кровь вдохновением, участвовать в уничтожении собратьев».
Это ошибочный взгляд. Сошлемся на специалиста ― доктора исторических наук, ведущего научного сотрудника Института российской истории РАН В.Б. Жиромскую, которая сообщает малоизвестные широкой публике факты, касающиеся религиозности населения Советской России в роковом 1937 году. К этому времени гонения на религию продолжались уже 20 лет: духовенство и монашество было истреблено почти поголовно, монастыри закрыты все до одного, большинство храмов разрушено и закрыто. И вот ― перепись населения, инициированная Сталиным: «80 % опрошенного населения ответили на вопрос о религии. Лишь 1 млн. человек предпочли отмолчаться, ссылаясь на то, что "ответственны только перед Богом" или что "Богу известно, верующий я или нет"… По данным переписи, в СССР верующих среди лиц в возрасте 16 лет и старше оказалось больше, чем неверующих: 55,3 млн. против 42,2 млн., или 56,7 % против 43,3 % от всех выразивших свое отношение к религии. В действительности верующих было, конечно, еще больше. Часть ответов могла быть неискренней. Кроме того, с большой долей вероятности можно предположить, что в основном не ответившие на вопрос о религии были верующими».
Радикализация религиозного вопроса в России ― «Бог есть» или «Бога нет» ― достигла своего апогея в период господства коммунистического «светского язычества». Именно большевистский атеизм довел русского человека до выбора между двумя крайностями. И именно этот антирелигиозный идеологический режим заимствовал у исторического христианства его обрядовую сторону, лишь усилив ее магические искажения и возведя их в норму.
Совсем не русский народ в целом «поддался атеистической, марксистской пропаганде и начал глумиться над религиозными храмами и святынями», как пишет автор. Этой пропаганде поддалась лишь часть русского народа, соблазненная обещаниями рая на земле, искушением безбожного материализма. Именно в данном случае мы имеем дело, используя слова автора статьи, со своеобразной победой «языческой веры в одухотворенность предмета» ― той псевдо-веры, которая всегда была и остается антиподом веры во Христа, в Божественную Личность, ставшую Человеком ради нашего спасения. Ибо для православного церковного сознания никакой священный предмет не может восприниматься как «материализация бога». (Цитирую: «Для русского православного любой связанный с верой предмет, артефакт ― крестик, ладанка, поясок ― являются священными, являются как бы материализацией бога». Замечу, что автор настойчиво, на протяжении всей статьи, пишет слово «Бог» со строчной буквы, за редкими исключениями).
В данном случае автор затрагивает изначальный и традиционный для христианского богословия вопрос о соотношении духовного и материального, чувственного и умопостигаемого. Этот «вечный вопрос» давно разрешен Церковью, но постоянно возникает вновь в светской интеллектуальной и духовной культуре. На этот вопрос по-своему пытался ответить и Лев Толстой, о котором неоднократно с сочувствием упоминает автор статьи.
В христианской религиозной мысли всегда были уклонения либо в обожествление природы, либо в спиритуализм и интеллектуализм. Лев Толстой в поздний период своего творчества являет собой пример такой рационализации христианства, которая окончательно порывает не только с церковной традицией, но и с глубинными смыслами Христова Евангелия.
Толстой искренне искал Бога, но при этом на определенном этапе противопоставил этот духовный поиск тому знанию Бога, которое накоплено в Церкви и содержится в ее памяти. Трагическая фигура Толстого должна сегодня напоминать нам не столько о каких-то «очевидных» интерпретациях Евангелия и христианства, сколько о том, что мы продолжаем жить в ситуации напряженной содержательной дискуссии о нашей вере и уповании. Эту напряженность поиска сохранял и сам «крамольный граф», в последнем своем исходе направившийся в Оптину пустынь, к старцам, к носителям великой духовной православной традиции.
Автор статьи активно ссылается на Чехова ― совсем, казалось бы, не религиозного писателя (хотя и у Чехова есть произведения, проникнутые глубочайшей религиозной интуицией). Возьмем приведенную цитату из Чехова: «Между "есть Бог" и "нет Бога" лежит громадное целое поле, которое проходит с большим трудом истинный мудрец. Русский человек знает какую-либо одну из этих двух крайностей, середина же между ними не интересует его, и потому он обыкновенно не знает ничего или очень мало».
Эту цитату можно рассматривать как своеобразный краткий манифест безрелигиозного, секуляризированного сознания части русской интеллигенции «чеховской эпохи». Вопрос о Боге здесь чисто интеллектуальный, в лучшем случае культурный. Личное исповедание Бога воспринимается как «крайность», а нормой считается некая середина, «культура сомнения», так что сама духовная свобода человека оказывается неотделима от сомнения.
Но далее автор статьи заостряет свои рассуждения, ссылаясь уже не на Чехова, но на интерпретацию А. Чудакова, логика которого в высшей степени специфична: есть Бог или нет ― неважно; главное ― проходить «поле» между этими утверждениями; кто не проходит это «поле» ― тот вообще не мыслит. И в завершении ― диагноз: «Настоящая религия ― в поисках бога» (опять ― со строчной буквы; значит ли то, что речь идет о поисках некоего древнего или современного «языческого» бога?).
Но существуют и совсем другие представления о духовном пути, о поисках Бога и о сомнениях, которые сопровождают этот путь и этот поиск.
«Чеховские» поиски Бога ничем не завершаются. А толстовский поиск Бога закончился на почтовой станции Астапово, где писатель умирал в полной растерянности и полном одиночестве, изолированный своими поклонниками от мира подлинной религиозности, к которому в последние дни жизни он вновь потянулся. Трагедия Толстого заключалась в том, что на своем богоискательском пути он так и не встретил живого Бога. Того Бога, Который открывается в личности Иисуса Христа ― Бога, ставшего человеком и явившего людям подлинный лик Бога. Этот лик остался для Толстого полностью заслоненным теми рассуждениями и умствованиями, которыми он попытался, не встретив Бога, подменить Его для самого себя и для своих поклонников.
Религиозный вопрос для такого типа мышления всегда остается вопросом о бесконечном интеллектуальном поиске некоей «религиозной идеи», к самой религии, по существу, не имеющей отношения. С «умственным богом» (здесь и мы употребим строчную букву), даже если его найти, не может быть никаких личных отношений. А Бог, которого человек обретает в реальном внутреннем опыте, никак не может быть «серединой» или предметом сомнения: это Тот Бог, в существовании Которого человек не сомневается, потому что ощущает Его реальное онтологическое присутствие в своей жизни.
В христианского Бога не только «умственно» веруют ― Его знают, с Ним общаются, Ему молятся, Ему задают вопросы и получают на них ответы. Господь Иисус Христос, воплощенный Бог, есть Спаситель мира и людей. Через глубоко личное духовное общение с Христом человеку открывается такое понимание мира, которое не может быть сведено ни к светскому рационализму, ни к религиозному магизму. Вся христианская аскетика ― опыт святых подвижников веры ― свидетельствует о том, что поиск Бога является главной целью христианина. Но это поиск осуществляется не через отвлеченное мышление и интеллектуальное сомнение, а прежде всего через молитвенный подвиг, следствием которого становится духовный опыт, и через добродетельную жизнь. Бога ищут не потому, что сомневаются в Его существовании, а потому, что стремятся к духовному общению с Ним.
Трактовка христианства, предложенная в статье А.С. Кончаловского, далека от церковной традиции. Внимательное чтение статьи обнаруживает, что вынесение автором в заголовок темы религиозной веры русского человека ― это лишь риторическая фигура, способ привлечь внимание к своим размышлениям о «путях России». В существо православной веры русского человека автор вникнуть не смог, поскольку его интересуют не столько религиозные вопросы, сколько секулярные проблемы нашего общественного развития. Отсюда и странные сближения «нашей цивилизации» одновременно с «исламской цивилизацией», с «африканскими государствами» и с «древним язычеством».
Спаситель как-то говорил о христианах: “Если бы вы были от мира сего, мир любил бы вас как своих; но поскольку вы не от мира сего, ибо Я взял вас из мира, мир ненавидит вас”. Эти же слова можно отнести и к русскому народу, в плоть и кровь которого христианство впиталось сильнее всего.
Сегодня мы часто сталкиваемся с открытой русофобией и ненавистью со стороны других государств. Но это не повод для паники, это началось не сегодня и закончится не завтра – так будет всегда.
Мир ненавидит нас, но сам не подозревает, насколько он сам нуждается в русском народе. Если русский народ исчезнет, то из мира вынут душу и он потеряет самый смысл своего существования!
Именно поэтому Господь хранит нас и русские существуют, несмотря на все трагедии и испытания: Наполеона, Батыя и Гитлера, революцию, перестройку и смутное время, наркотики, падение нравов и кризис ответственности…
Мы будем жить и развиваться до тех пор, пока сами сохраняем актуальность, пока русский человек сохраняет черты характера, присущие нашему народу.
Заботливые “друзья” часто напоминают нам о тех присущих нам особенностях, которые можно отнести к плохим, пытаясь заставить нас ненавидеть самих себя и саморазрушиться… Мы же рассмотрим положительные особенности русской души, чтобы помнить, какими дарами щедро наделил нас Господь и какими мы всегда должны оставаться.
Итак, ТОП-10 лучших качеств русского человека:
1. Крепкая вера
Русский народ на глубинном уровне верит в Бога, имеет сильное внутреннее чувство совести, понятие о добре и зле, достойном и недостойном, должном и не должном. Даже коммунисты верили в свой “Моральный кодекс”.
Именно русский человек всю свою жизнь рассматривает с позиции сына Божьего – понравится это Отцу, или огорчит . Поступить по закону или по совести (по заповедям Божиим) – это чисто русская проблема.
Русский человек верит и в людей, постоянно делая им добро и даже сверх того, жертвуя личным ради блага ближнего. Русский человек в другом человеке видит прежде всего Образ Божий , видит равного , признаёт достоинство другого человека. Именно в этом секрет победительной силы русской цивилизации, наших гигантских пространств и многонационального единства.
Русский человек верит в себя, как носителя Истины. Отсюда сила наших поступков и легендарная русская выживаемость. Уничтожить нас не смогли ни одни завоеватели в мире. Убить русский народ можем только мы сами, если поверим в тот негативный образ русского человека, который нам навязывают.
2. Обострённое чувство справедливости
Не можем мы жить в комфорте, пока в мире лютует кривда. «Отребью человечества сколотим крепкий гроб!» из песни «Священная война» – это про нас.
Мы долгое время воевали с турками за свободу братьев-славян, мы избавили от баев и их поборов бедняков Средней Азии, прекратили геноцид китайцев японской армией и спасли евреев от холокоста.
Стоит русскому человеку поверить, что откуда-то исходит угроза всему человечеству, как Наполеон, Гитлер, Мамай или кто-либо иной тут же пропадают с исторического полотна.
То же правило действует и во внутренней жизни – наши бунты и революции являются всего лишь попытками построить справедливое общество, наказать зарвавшихся и облегчить участь неимущих (естественно, если рассматривать мотивацию простых рабочих и крестьян, а не циничных вождей революции).
На нас можно положиться – ведь мы держим слово и не предаём союзников. Понятие чести, в отличие от англосаксов, русскому человеку не только знакомо, но и глубоко присуще.
3. Любовь к Родине
Родину любят все народы. Даже американцы, народ эмигрантов, с благоговением относятся к своим национальным символам и традициям.
Но русский человек любит Родину крепче других! Белоэмигранты бежали из страны под угрозой смерти. Казалось бы, они должны были ненавидеть Россию и поскорее ассимилироваться там, куда приехали. Но что произошло на самом деле?
Они так болели ностальгией, что научили сыновей и внуков русскому языку, так тосковали по Родине, что творили вокруг себя тысячи маленьких Россий – основывали русские институты и семинарии, строили православные храмы, обучали русской культуре и языку тысячи бразильцев, марокканцев, американцев, французов, немцев, китайцев…
Они умирали не от старости, а от тоски по своему Отечеству и плакали, когда власти СССР разрешали им вернуться. Они заражали своей любовью окружающих и сегодня в Россию едут жить испанцы и датчане, сирийцы и греки, вьетнамцы, филиппинцы и африканцы.
4. Уникальная щедрость
Русский человек щедр и щедр во всём: и на материальные дары и на замечательные идеи и на проявление чувств.
Слово “щедрота” в древности обозначало милосердие, милость. Это качество глубоко коренится в русском характере.
Для русского человека совершенно неестественно тратить 5% или 2% от зарплаты на благотворительность. Если друг в беде, то русский не будет торговаться и что-то для себя выгадывать, он отдаст другу всю наличность, а если её не хватит – пустит по кругу шапку или снимет и продаст ради него последнюю рубаху.
Половину изобретений в мире сделали русские “кулибины”, а запатентовали ушлые иностранцы. Но русские не обижаются на это, так как их идеи – это тоже щедрость, дар нашего народа человечеству.
Русская душа не приемлет полумер, не знает предрассудков. Если в России кого однажды назвали другом, то за него умрут, если врагом – то он обязательно будет уничтожен. При этом совершенно не важно кто наш визави, какой он расы, нации, религии, возраста или пола – отношение к нему будет зависеть только от его личностных качеств.
5. Невероятное трудолюбие
“Рюсски ошень ленивий народ” – вещали пропагандисты Геббельса и продолжают повторять их сегодняшние последователи. Но это не так.
Нас часто сравнивают с медведями и это сравнение очень меткое – у нас схожие биологические ритмы: лето в России короткое и приходится ударно трудиться, чтобы успеть собрать урожай, а зима долгая и относительно бездельная – руби дрова, топи печь, убирай снег, да собирай поделки. На самом деле мы трудимся много, просто неравномерно.
Русский человек всегда работал старательно и добросовестно. В наших сказках и пословицах положительный образ героя неразрывно связан с мастерством, трудолюбием и смекалкой: “Землю солнце красит, а человека труд”.
Труд издревле был славен и почитаем в среде крестьян и ремесленников, книжников и торговых людей, воинов и иноков и всегда был глубоко увязан с делом защиты Отечества и приумножения его славы.
6. Умение видеть и по достоинству ценить прекрасное
Русский народ живёт в крайне живописных местах. В нашей стране можно найти большие реки и степи, горы и моря, тропические леса и тундру, тайгу и пустыни. Поэтому в русской душе обострено чувство прекрасного.
Русская культура формировалась более тысячи лет, вобрав в себя частицы культур множества славянских и угро-финских племён, а также восприняв и творчески переработав наследие Византии и Золотой Орды и сотен малых народов. Поэтому по богатству содержания с ней не может сравниться ни одна другая культура мира .
Сознание несметности собственных богатств, материальных и духовных, сделало русского человека доброжелательным и понимающим по отношению к прочим народам Земли.
Русский человек, как никто другой, способен выделить прекрасное в культуре другого народа, восхититься этим и признать величие достижений. Для него нет отсталых или недоразвитых народов, ему нет надобности относиться к кому-либо пренебрежительно от сознания собственной ущербности. Даже у папуасов и индейцев русский всегда найдёт, чему поучиться.
7. Гостеприимство
Эта национальная черта характера связана с нашими огромными пространствами, где в пути редко можно было встретить человека. Отсюда и радость от таких встреч – бурная и искренняя.
Если к русскому человеку приезжает гость – его всегда ожидает накрытый стол, самая лучшая посуда, праздничная еда и тёплый ночлег. И всё это делается безвозмездно, так как у нас не принято видеть в человеке только “кошелёк с ушками” и относиться к нему потребительски.
Наш человек знает, что гость в доме скучать не должен. Поэтому иностранец, попавший к нам, уезжая с трудом может сложить в кучу воспоминания о том, как его пели, плясали, катали, кормили до отвала и поили до изумления…
8. Терпение
Русский народ удивительно терпелив. Но это терпение не сводится к банальной пассивности или “рабскости”, оно сплетается с жертвой. Русский человек отнюдь не глуп и всегда терпит во имя чего-то , во имя значимой цели.
Если он понимает, что его обманывают, начинается бунт – тот самый, беспощадный бунт, в пламени которого погибают все ростовщики и нерадивые управители.
Но когда русский человек знает, во имя какой цели он терпит трудности и работает на износ, то национальное терпение даёт невероятные положительные результаты. Для нас за пять лет срубить целый флот, выиграть мировую войну или провести индустриализацию в порядке вещей.
Русское терпение – это и своего рода стратегия неагрессивного взаимодействия с миром, решения жизненных проблем не за счет насилия над природой и потребления её ресурсов, а в основном за счет внутренних, духовных усилий. Мы не расхищаем данное нам Богом достояние, а слегка умеряем свои аппетиты.
9. Искренность
Ещё одной из основных черт русского характера является искренность в проявлении чувств.
У русского человека плохо получается вымучивать улыбку, он не любит наигранности и ритуальной вежливости, раздражается на неискреннее “спасибо за покупку, приходите ещё” и не подаёт подаёт руки человеку, которого считает мерзавцем, даже если это могло бы принести выгоду.
Если человек не вызывает у тебя эмоций, то и выражать ничего не надо – проходи не задерживаясь. Лицедейство в России не в почёте (если это не профессия) и больше всего уважают тех, кто говорит и действует так, как думает и чувствует, как Бог на душу положил .
10. Коллективизм, соборность
Русский человек – не одиночка. Он любит и умеет жить в обществе, что отражается в поговорках: “на миру и смерть красна”, “один в поле не воин”.
Сама природа своей суровостью издревле побуждала русских объединяться в коллективы – общины, артели, товарищества, дружины и братства.
Отсюда – “имперскость” русских, то есть их неравнодушие к судьбе родственника, соседа, друга и, в конечном итоге, всего Отечества. Именно из-за соборности на Руси долгое время не было бездомных детей – сирот всегда разбирали по семьям и воспитывали всем селом.
Русская соборность , по определению славянофила Хомякова, это “целостное сочетание свободы и единства многих людей на основе их общей любви к одним и тем же абсолютным ценностям”, христианским ценностям.
Запад не сумел создать такого мощного государства, как Россия, объединенного на духовных началах, потому что он не достиг соборности, а для объединения народов вынужден был использовать прежде всего насилие.
Россия же всегда объединялась на основе взаимного уважения и взаимного учёта интересов. Единение народа в мире, любви и взаимопомощи всегда было одной из базовых ценностей русского народа.
Андрей Сегеда
Вконтакте
В далёкие времена мир для русского человека был полным тайн. Древние славяне никогда не оставались одни, потому что, где бы они не находились, их всегда сопровождали добрые и не очень боги, шумные и незаметные духи. Славянские боги были грозны, но справедливы и добры. У земли, у ветра, у дождя, у солнца спрашивали совета славяне.
Святобор - верховный владыка лесной. Горе охотнику, убившему олениху с детенышем: рано или поздно Святобор ему отомстит. Горе рыбаку, что ловит рыбу, когда она нерестится: всё равно его ждет грозная расплата. Женой Святобора была Зевана – славянская богиня охоты. Она посылала удачу охотникам, подставляя под их стрелы зверей слабых, старых или больных.
Доля и Недоля - две сестрицы, небесные пряхи, которые пряли нить жизни каждого человека. Но у Доли текла с веретена ровная, золотистая нить, а Недоля пряла нитку неровную, кривую, непрочную. Такая и участь выпадала человеку – удачная или злая, счастье или несчастье.
Кроме богов природы, были у славян и другие духи – домашние. Свой дух имелся у каждой славянской избы. Звали его Домовой. Домовой был маленького роста, бородатый и волосатый. Если Домового вовремя покормить и не обижать, то в доме будут хлеб, соль и мёд, а ссоры из избы сами уйдут. Когда семья переходила в другой дом, Домового торжественно приглашали сесть в стоптанный лапоть или на лопатку для выпечки хлеба и отпраздновать новоселье.
А в славянских лесах всем заправлял Леший. Он просыпался по весне и тут же начинал озорничать: хлопать в ладоши, мычать, как корова, мяукать, как кошка, шуметь, как река. А чтобы Леший не запутал в чаще, человек, отправляясь в лес, нес ему гостинец. И тогда ягоды и грибы сами в лукошко просились.
Хозяином воды считался Водяной – старичок с большим животом, наполненным водой, и с длинными зелеными, как водоросли, волосами. Жил он обычно в омутах, болотах и у мельниц. Всё, что когда- то утонуло, становилось его добычей. Женат Водяной на Русалке. Жизнь Водяного начиналась только ночью, тогда и купаться нельзя и воду лучше не пить. Всю зиму Водяной спит. Просыпается он только 3 апреля. В тот день трещит по рекам лёд – это Водяной потягивается.
